– Второй кто? – майор Почему-то подумал, что труп – Холмогоров. Этот человек не выходил у него из головы все последнее время; даже неприятности, которые происходили в городе, майор связывал исключительно с его появлением.
– Второй – Цирюльник.
– Тот самый, у которого Холмогоров остановился?
– Церковный староста, товарищ майор.
– Что с ним?
– С ним все в порядке.., он мертв.
– Совсем мертв? – выбрасывая окурок, с придыханием спросил начальник райотдела.
– Мертвее не бывает. С ним полные непонятки, Анатолий Павлович. Дверь в церковь открыта, калитка нараспашку, на колокольне люк поднят. То ли он выбросился, то ли сорвался, то ли его.., в общем, неясно.
– Где он сейчас?
– У церкви. Я поставил ребят и приказал никого не подпускать.
"Опять понадобится новенькая желтая лента, – подумал майор Брагин со злостью и горечью. – Задолбало все! Может, бросить службу и свинтить в деревню участковым? Тихо, спокойно, никто голову не дурит, живи себе припеваючи. Ни трупов, ни сатанистов, ни наркоманов, ни попов зарубленных, ни утопленников, ни повешенных”.
Когда милицейский уазик подъехал к церкви, там уже слышались вой и крики. Истошно вопила жена церковного старосты. К мужу ее не подпускали, она цеплялась за прутья ограды и кричала. Рядом с ней стоял Холмогоров в черном плаще.
– С женщиной разговаривал? – спросил майор у старлея.
– Что она может сказать? Плачет, кричит, не соображает. Единственное, что мы выяснили, – что муж появился ночью дома и тут же ушел. Кто-то его позвал, постучав в окно.
– И старуха не знает кто?
– Не знает, товарищ майор.
– А этот?
– Кто “этот”?
– Советник патриарха, – плюнув под ноги, буркнул майор Брагин.
– Я с ним переговорил. Он видел Цирюльника, тот заходил к нему незадолго до гибели.
– О чем говорили? – старлей передернул плечами. – Ладно, я сам узнаю. Никого туда не пускать.
Два минских следователя появились на месте происшествия в шестом часу утра. Оба с красными глазами, невыспавшиеся, злые. Их знобило от холода, мужчины ежились, нервно курили. У церкви дежурили “скорая помощь” и две милицейские машины. К храму по-прежнему никого не подпускали. В семь утра у ограды собралось уже человек пятьдесят местных жителей; они прижимали головы к прутьям решетки, пытаясь разглядеть, что происходит у колокольни. Но разглядеть можно было только белеющий крест на могиле отца Михаила.
– Они так дружили с отцом Михаилом!
Вот он за собой его и позвал! – выкрикнула вдова церковного старосты, обмирая на глазах соседей.
К ней подбежали врачи, положили на носилки и понесли в машину “Скорой помощи”.
– Ну, что вы скажете, Андрей Алексеевич? – Брагин тронул за локоть Холмогорова. Тот повернулся. От его взгляда майор даже качнулся. – Вы меня слышите?
– Да, слышу, – произнес Холмогоров.
– Я бы хотел с вами поговорить. Давайте отойдем в сторонку.
Через минуту майор спросил:
– Вам что-нибудь известно?
– Никаких фактов, Анатолий Павлович.
– Но вы же последний, кто разговаривал с церковным старостой.
– Думаю, это не так. Вы заблуждаетесь, майор.
– Как вы считаете: это самоубийство или несчастный случай?
– Убийство.
– Однозначно – убийство? – майор пристально посмотрел в глаза Холмогорову.
– Да, я уверен и, боюсь, не последнее.
– Кто же станет следующей жертвой?
– Я не готов ответить на этот вопрос и думаю, ответа не знает никто. Возможно, даже убийца еще не решил, кто станет жертвой. Хотя, может быть, это не так, возможно, ему известно имя или занятие очередной жертвы.
– О чем вы?
– Все смерти – звенья одной цепи. Вначале священник, затем Кузьма Пацук, теперь церковный староста. Все смерти, я в этом уверен, крутятся вокруг одного и того же.
– Чего же?
– Вы сами знаете.
– Вокруг оклада?
– – Оклад – лишь часть чего-то большего, намного более весомого и значимого.
– Вы не собираетесь уезжать, насколько я знаю? – майор прервал молчание Холмогорова.
– Пока нет.
– Пожалуйста, не уезжайте, не поставив меня в известность.
Холмогоров подошел к машине “Скорой помощи”, тронул врача за плечо.
– Как она? – спросил советник патриарха.
– Как всегда в подобных случаях, – поблескивая очками, сказал врач. – Старая женщина, сердце слабое. Сделали два укола, но думаю, все обойдется.
Холмогоров скользнул взглядом по толпе. И тут же, расталкивая зевак, к нему рванулась Регина Могилина:
– Андрей Алексеевич, что же это такое творится? Кошмар, ужас!
– Успокойся, Регина, – перейдя на “ты”, произнес Андрей Алексеевич, взял женщину за плечи, застегнул на ней плащ.
– Мы с отцом, как узнали, сразу сюда.
– Что с Игорем? – задал вопрос Холмогоров.
– Его уже увезли в Минск. Отец хочет с вами поговорить, он там, – она махнула рукой в направлении двух “Волг”.
Холмогоров увидел Казимира Петровича. Тот, размахивая руками, что-то исступленно объяснял мужчине с мобильным телефоном в руке.
– Отец считает, – тихо произнесла Регина, – что во всем виноват человек в сером плаще, которого он увидел в городе.
– Вполне возможно, – сказал Холмогоров. – Пойдемте отсюда. Зачем вы сюда пришли?
– Это мой город, этих людей я знаю, я здесь выросла, жила, я здесь работаю. Это моя родина.
– Да, да, все правильно, – думая о чем-то своем, Холмогоров уводил Регину подальше от ограды.
Казимир Петрович догнал дочь и Андрея Алексеевича, когда те медленно шли по улице.
– Ничего не хотят понимать – ни тогда, ни сейчас, – размахивая руками, негодовал Казимир Петрович.