Голос ангела - Страница 63

– Вы-то мужа моего давно знаете?

– Давненько, – произнес Лукин. – Мы с ним старые друзья, можно сказать, по несчастью, – многозначительно добавил он.

"По несчастью” Лукин произнес веско, так произносят заветный пароль, на который понимающий человек среагирует тотчас.

– Уж не в тюрьме ли вы с ним сидели?

– Было такое дело, – сказал Лукин. – Там познакомились, там и подружились, – употреблять тюремный жаргон Лукин не любил.

Хозяйка дома сидела, положив руки на колени, и мяла носовой платок. Лукин судорожно пытался вспомнить имя жены Кузьмы Пацука, напряженно морщил лоб, шевелил губами.

"Как же ее Кузьма называл? А, вспомнил – «моя баба»”.

– Извините, пожалуйста, – произнес Лукин, – запамятовал ваше имя и отчество.

– Анна Ивановна я, Анна Ивановна Пацук.

– Очень приятно. Самсон Ильич. Может, Кузьма вам обо мне рассказывал?

– Сейчас не вспомню, может, и говорил, – женщина вела себя осторожно, словно подозревала подвох.

И тут случилось совершенно неожиданное для нее. Самсон Ильич запустил руку во внутренний карман пиджака, извлек портмоне, переложил его себе на колени.

– Анна Ивановна, мне, конечно, неудобно.., примите мои соболезнования. Не хочу вас тревожить, расспрашивать, что да как, понимаю, вам очень больно. У нас, Анна Ивановна, с вашим мужем дела были, – Самсон Ильич взглянул вначале на бумажник, затем на двойной портрет в деревянной рамке, с которого вот уже тридцать лет улыбались всем приходившим в дом Пацук и его супруга. – Я Кузьме деньги задолжал… Он слово с меня взял, говорил, отдашь лично мне, Христом Богом прошу, мне и никому больше.

Анна Ивановна Пацук подалась вперед, пальцы ее замерли, перестали мять носовой платок, глаза жадно блеснули.

– Кормилец мой! – воскликнула женщина. – Это же столько денег на похороны ушло. Ты ж не знал и не гадал, что тебя хоронить придется, такого молодого, здорового! Ничего не откладывал, я по людям ходила, по соседям денежки собирала, чтобы похоронить по-человечески.

Лукин картинно медленно развернул бумажник, как священник разворачивает Псалтырь.

– Не очень много я Кузьме должен был, вряд ли это поправит ваши дела, Анна Ивановна, но долг платежом красен. Кстати, как это случилось?

И тут женщину прорвало. Она подумала, что если не расскажет, то и денег, возможно, не получит. Даст ей заезжий богач каких-нибудь десять долларов, а остаток себе присвоит. И она рассказала все, что ей было известно. Самсон Ильич иногда деликатно задавал вопросы, сокрушенно кивал, не забывая открывать и закрывать пухлый бумажник. Время от времени он прикладывал рукав пиджака к глазам, словно вытирал слезы. Щеки у него подрагивали, губы кривились.

– Да уж, не думал и не гадал, что так сложится судьба. Дела мы с вашим супругом, царствие ему небесное, большие делали. Жаль, придется теперь одному, вдвоем-то сподручнее было, Анна Ивановна.

– Какие дела? – спросила женщина. Руки Лукина наконец перестали закрывать и открывать портмоне, он вытащил пачку денег – двести долларов десятками, аккуратно положил деньги на край стола. Анна Ивановна посмотрела на деньги.

– Берите, они теперь ваши. Нет Кузьмы – отдам вам, все-таки вы жена его.

Деньги мгновенно исчезли в руке женщины, словно их и не было на столе. Она тут же поднялась, вышла в кухню, вернулась с тарелкой, на которой лежало порезанное мясо, и с бутылкой водки. Поставила все это на стол, принесла хлеб, рюмки.

– Какие дела у вас с моим Кузьмой были? – деньги она уже пересчитала в кухне, и сумма ее убедила в честности Лукина.

– Обещал он мне старую икону продать в окладе, я ему хорошие деньги посулил. Сказал: “Приезжай, Самсон Ильич, поживешь у меня, погостишь, на рыбалку съездим. Билет до Москвы дорогой, мне самому накладно мотаться”. Вот я и приехал.

– – Икону в окладе? – изумилась женщина. Взглянула на икону, дешевую, бумажную, за стеклом. – Не было у нас никаких окладов.

– Может, он вам, Анна Ивановна, и не сказал, сюрприз хотел сделать?

– Говорил он мало, – призналась Анна Ивановна, – нелюдимый был. Но уж если обещал, то выполнял обязательно.

– Значит, вы ничего не знаете об иконе и об окладе?

– Ничего.

Лукин подозревал, что убили Кузьму Пацука именно из-за оклада. Но кто мог прознать про его ценность, если сам Пацук о ней и не подозревал? “Проговорился Пацук, что ли? Вот придурок, язык бы ему отрезать!"

Выпив рюмку водки, Анна Ивановна встрепенулась:

– Погодите, Самсон Ильич, у Кузьмы чемоданчик есть. Он мне никогда в него даже заглянуть не позволял. Сейчас я его принесу. А что, действительно хорошие деньги вы ему обещали?

– Хорошие, – сказал Лукин, и его глаза заблестели.

Анна Ивановна вспомнила о пятистах долларах, обнаруженных во внутреннем кармане пиджака мужа, того пиджака, в котором и был похоронен Кузьма Пацук три дня тому назад. Она быстро отправилась в спальню и вернулась с небольшим чемоданчиком черного цвета.

– Знакомый чемодан! – воскликнул Лукин, поднимаясь со своего места.

Чемоданчик по размерам был таким, что оклад в него вполне мог вместиться. Но Анна Ивановна уже заглядывала в него в тот день, когда погиб Пацук, сразу после отъезда милиции, и знала, что ни оклада, ни денег в нем нет; последнее обстоятельство ее очень расстроило.

Она положила чемодан на стул, тяжело вздохнув, открыла крышку:

– Посмотрите, может, здесь?

В чемодане оказалось несколько старых газет, два зачитанных журнала, Уголовный кодекс РСФСР образца 1988 года, топографическая карта Борисова и его окрестностей, карта потертая, в пятнах, такими обычно пользуются рыбаки, грибники или туристы. Лукин вытаскивал одну вещь за другой, бережно расправлял на столе, рассматривал и откладывал в сторону.