Голос ангела - Страница 4

Но случалось, что его знания оказывались востребованными. Иногда кто-нибудь из начальства приносил в библиотеку икону, перстень, нательный крест и заискивающе интересовался:

– Самсон Ильич, стоящая вещь или так себе?

Лукин улыбался так, как улыбается жрец, посвященный в тайны мироздания.

– Вы хотите продать или купить?

– Просто.., интересуюсь… – мгновенно смущался проситель.

– Вещь довольно эффектная, – держа на ладони крестик с двухцветной эмалью, говорил Самсон Ильич. – Если будете продавать, можете говорить, что она конца восемнадцатого века и сделана мастерами Валаамского монастыря. Можете запросить за крестик сто долларов.

– Вы уверены в этом?

– Но соглашайтесь и на двадцать, потому как она – польская подделка первых лет советской власти.

– А мне говорили, – восклицал проситель консультации, – что крестик – вещь уникальная, стоит никак не меньше пятисот баксов.

– Не верите? – улыбался Лукин. – Попробуйте продать. Поверьте мне, специалист ее вообще не купит, даже как серебряный лом, потому как металл – паршивого качества. Даже серебряные полтинники двадцатых годов были лучше.

Проситель прятал крестик, благодарил Самсона Ильича и покидал библиотеку. А Лукин в теплой жилетке склонялся над каталогом, медленно переворачивал страницу за страницей, причмокивая и восклицая. Иногда на его лице появлялось загадочное выражение и он шептал своими тонкими губами:

– Вот где ты оказалась теперь. А когда-то я тебя держал в руках. Значит, я все правильно рассчитал. Ты оказалась в Греции, из Греции попала в Германию, а из Германии, переплыв Ла-Манш, а может быть, перелетев, – в Англии. Сейчас за тебя зарядили пятьдесят тысяч, стартовых пятьдесят, а я отдал за тебя всего лишь ящик водки. Продал же за двадцать тысяч долларов, но зато без деклараций, без документов и всякой прочей ерунды. Я вижу, тебя немного отреставрировали, вот здесь утолок поправили, на нем новый лак. Но это чистой воды варварство, лучше ты от этого не стала, – глядя на зимний пейзаж голландской школы, бормотал Самсон Ильич.

Про Лукина на зоне иногда говорили – “музейщик”, но нет, Самсон Ильич никогда не работал в музеях, не имел научных званий, даже не получил специального образования. Любовь к прекрасному ему привили пятьдесят лет тому назад.

В пятидесятом году он впервые оказался за решеткой. По сегодняшним временам дело было пустяковое: Лукин и два его приятеля решили толкнуть золотые монеты царской чеканки. Вместе с монетами они продали зубному технику и звезду Героя Советского Союза, украденную у пьяного полковника, валявшегося в мокрых галифе за кустами неподалеку от пивной бочки. Золотая звезда и погубила всю троицу. Дело приняло политическую окраску, торговцы золотом получили на всю катушку – по восемь лет строгого режима. Хорошо еще, что никого из них не расстреляли и не послали на урановые рудники.

В лагере Самсон Ильич познакомился с профессором-искусствоведом, бывшим сотрудником Эрмитажа, ученым еще старой закалки. Тот, узнав, за что сидит молодой Лукин, посмеялся, объяснил, что золото – это всего лишь материал, из которого настоящий художник способен создавать шедевры. А поскольку Лукин с полуслова понял старого ученого, то тот и ввел его в мир прекрасного, передав за пару лет смышленому юноше все свои энциклопедические знания.

Так, благодаря Густаву Ивановичу Шиллеру Лукин вошел в мир искусств. Шиллер не учил его воровать и перепродавать произведения искусства, он лишь рассказывал Лукину о школах, тенденциях, течениях в искусстве, о международных аукционах, на которых распродавались коллекции известнейших музеев.

– Цифры, названные Густавом Шиллером, запали в душу Лукину, и он уже самостоятельно, без чьего-либо влияния сообразил, что, если люди готовы выложить за произведения искусства огромные деньги, значит, и заниматься торговлей произведениями искусства выгодно. Сам того не желая, искусствовед Шиллер укрепил Лукина в этой мысли, убедив его в том, что ценность истинного произведения искусства с годами лишь возрастает. Главное – суметь разглядеть среди одинаковых на первый взгляд картин, украшений, книг, мебели, подсвечников, мраморных и бронзовых скульптур произведение стоящего мастера.

Поняв это, Лукин взялся за учебу с удвоенным рвением. В тысяча девятьсот пятьдесят пятом и учитель, и ученик вместе оказались на воле. Встретила их жена Шиллера, седая, сгорбленная, смертельно больная. Густаву Ивановичу, как считали многие, повезло. Его жена умудрилась сохранить библиотеку и кое-что из коллекции мужа. Она успела развестись с ним, прежде чем был оглашен приговор, выйдя за генерала-инвалида, и переехать в Москву, в роскошную генеральскую квартиру.

В сорок седьмом году герой-генерал отдал Богу душу и был похоронен с воинскими почестями. Все, что о нем напоминало в московской квартире, так это фотография в строгой дубовой рамке, генеральская шинель в шкафу и связанные веревочкой хромовые сапоги, так пригодившиеся молодому Лукину.

Шиллера помнили его ученики, отыскавшиеся в Москве, и старый профессор для начала устроил Лукина работать в областном архиве, надеясь, что со временем тот пробьется дальше сам.

Своих детей не было ни у генерала, ни у Шиллера, ни у общей для них двоих жены, и после смерти благодетелей наследником роскошной квартиры оказался Самсон Ильич Лукин. Книги, картины, гравюры, монеты стали его собственностью. Монеты Лукин распродал довольно быстро, – надо же было как-то окупить расходы на похороны четы Шиллеров, умерших чуть ли не в один день.