Голос ангела - Страница 27

Отец Михаил на велосипеде перевалил за холм и исчез, словно растворился в небе. Холмогоров побежал, боясь опоздать, боясь, что, когда взбежит на холм, уже не увидит друга.

Так и случилось: он стоял на вершине холма один над безлюдной землей, холодный ветер дул в лицо, внизу серебрилась река, справа виднелось сельское кладбище, а неподалеку от него свежеоструганный деревянный крест у перекрестка полевых дорог, тропинка растворялась в траве, тронутой не то инеем, не то росой.

– Михаил, ты где? – закричал Холмогоров, приложив ладони ко рту, и прислушался.

Голос погас, как гаснет спичка, брошенная в воду. Тяжело дыша, Холмогоров двинулся вниз по росистой траве. Впереди чернел перелесок. Андрей брел сквозь кусты, ломая тонкие сухие прутья, пока наконец не остановился у березы. У самых ног чернела яма, неглубокая, наспех выкопанная, на дне которой, скорчившись, лежал отец Михаил, придавленный велосипедом. В серебристых спицах кое-где желтели застрявшие в них осенние листья. Переднее колесо медленно вращалось, может, чуть быстрее секундной стрелки часов. Голые березы шатались на осеннем ветру, и вместе с тем повсюду чудился дурманящий запах цветущей черемухи;

– Михаил, – проговорил Холмогоров, понимая, что друг мертв.

– Ты чего остановился? – услышал он голос и резко обернулся.

Перед ним стоял Михаил в черной рясе с портфелем в руке и улыбался. На черной одежде не было креста.

– Почему ты здесь? – спросил Холмогоров.

– Живу я здесь.

– А я почему здесь?

– Я приглашал тебя приехать, вот ты и приехал.

– Я еще не приехал, – сказал Холмогоров, – я в Москве. Михаил рассмеялся:

– Это тебе кажется, что ты в Москве, но ты уже здесь. Матушке от меня передай: на все воля Божья.

– Ты сам ей это скажешь.

– Обо мне не волнуйся, у меня теперь все хорошо.

– Что случилось? – спросил Холмогоров. Собственные слова показались ему ужасно пресными, хотелось кричать, броситься, обнять отца Михаила, но он застыл.

– Я пойду, меня ждут, – тихо сказал отец Михаил, приподнял руку, словно хотел подать ее на прощание, а затем виновато улыбнулся:

– Уже нельзя.

– Почему?

– Не получится.

Холмогоров посмотрел в яму, на медленно вращающееся колесо: отец Михаил с окровавленной головой лежал под велосипедом.

– Что случилось? – снова спросил Холмогоров и вновь обернулся. Отца Михаила рядом уже не было, как не было и следов на росистой траве, словно протоиерей растаял в воздухе.

– Михаил! – крикнул Холмогоров.

На этот раз голос понесся далеко и вернулся эхом, отраженный зубчатой стеной леса. По голому полю бежал серый пес. Его металлический ошейник отливал серебром в вечернем свете.

"Далекий лес всегда кажется синим”, – подумал во сне Андрей и только хотел обернуться, чтобы вновь посмотреть в яму, как тут же проснулся.

Пробуждение было резким, но оно не испугало Холмогорова, как случается обычно. Предрассветные сумерки все еще наполняли комнату, но уже ощущался приход света. В том, что сон вещий, Холмогоров не сомневался, не бывает так, чтобы подобные вещи снились просто так, сами по себе. Но Холмогоров знал и другое: обычно сны являются иносказанием и понять их смысл можно лишь потом, когда события произойдут.

Андрей чувствовал себя на удивление бодрым, хотя поспал максимум часа три, и, что было уже совсем удивительным, боль в спине исчезла напрочь. Он даже не сразу в это поверил. Осторожно сел, прислушиваясь к ощущениям, повел плечами, – ожидая, что боль вернется резким ударом. Андрей даже зажмурился, но не ощутил ни малейшего неудобства.

«Дозвониться до Борисова!»

Ожидание растянулось бесконечно долго, пока наконец часы не показали половину девятого.

Сдерживая дрожь в руках, Холмогоров позвонил секретарю патриархии. Но тут его ждало разочарование: секретарь отыскал лишь телефонный номер отца Михаила, а церковный староста жил по старинке, не удосужился даже обзавестись телефоном, в справочнике значился только адрес.

– Что-нибудь случилось, Андрей Алексеевич? – поинтересовался секретарь, уловив в голосе Холмогорова тревожные нотки.

– Надеюсь, что нет, – уклонился Андрей от прямого ответа.

В мыслях складывались самые изощренные варианты: позвонить в городскую газету, в Борисовское управление министерства внутренних дел. Но каждый раз Холмогоров останавливал себя. “Я не имею права так делать. Отец Михаил – человек в городе уважаемый, и мои домыслы могут повредить ему”.

Телефонный номер вместе с кодом находился в памяти аппарата, и Холмогорову лишь оставалось нажимать кнопку повтора. И вдруг, когда он уже совсем отчаялся, ровно в десять утра на другом конце провода сняли трубку.

– Алло, – раздался абсолютно спокойный женский голос.

– Добрый день, – выдавил из себя Холмогоров. – Отца Михаила можно пригласить к телефону?

– Мужа сейчас нет дома, может, ему что-нибудь передать?

Холмогоров с облегчением перевел дыхание. Матушка говорила спокойно, безо всякого волнения.

– Передайте отцу Михаилу, когда вернется, что звонил Холмогоров из Москвы.

– Ой, это вы? – воскликнула матушка. – Извините, сразу не признала. Муж сильно переживал, что побеспокоил вас. Он столько о вас рассказывал.

И тут у Андрея вырвалось:

– Передайте, что я приеду, скорее всего завтра.

– В самом деле? – искренне обрадовалась матушка. – Я так рада!

– Я тоже рад. До свидания, увидимся, – Холмогоров положил трубку.

"Ну вот, – усмехнулся он, – не было счастья, так несчастье помогло. Вытащил-таки меня из дому отец Михаил. Чему суждено быть, то произойдет”.